Перевод статьи
Morgenbesser S. Response to Hilary Putnam’s “Pragmatism and Realism” // The Revival of Pragmatism. New Essays on Social Thought, Law and Culture. Dake University Press. 1998. (Second Printing, 1999) Pp. 54 – 61.
Отклик на «Прагматизм и реализм» Хилари Патнэма
Сидней Моргенбессер
Место моей первой работы в качестве преподавателя философии было в университете Пенсильвании, где я встретился с Хилари Патнэмом как студент. Можете мне поверить, тот опыт был захватывающий, лишающий спокойствия и поучительный. Я восхищался им и многому от него научился, и я продолжаю любить, восхищаться и учиться у него. Я почитаю за честь попытаться добавить несколько кратких примечаний Патнэму.
Патнэм считает, что многие из нас были слепы к богатству трудов великих прагматистов, т.к. у нас были ошибочные или вводящие в заблуждение взгляды о взаимосвязи между трудами прагматистов и прагматизмом. Поэтому, многие философы не оценивают по достоинству сложность и богатство реалистического взгляда Джеймса на перцепцию, т.к. они склонны думать о прагматизме, как о разновидности ирреализма. Я думаю, но не уверен, что Патнэм имеет в виду, что некоторые философы склонны считать, что если философ является прагматистом по одному спорному вопросу, он или она должны быть прагматистами по всем другим большим философским спорным вопросам, то есть они являются или должны быть, либо прагматистами, либо реалистами. Истина в том, что многие прагматисты были реалистами об х и прагматистами об у, и правильно, потому что уместные положения – понятийно независимы. Можно, возможно, пойти дальше; многие из так называемых прагматических положений, которые часто рассматриваются в качестве целого, являются концептуально независимыми друг от друга. Таким образом, известная прагматическая модель исследования вера-сомнение является независимой от прагматической теории истины. И снова, существует много положений под рубрикой инструменталистского или прагматического подхода к научным теориям и сущностям, которые понятийно независимы друг от друга. Кстати, следовало бы отметить, что великие прагматисты не сомневались в реальном существовании научных теоретических сущностей; они отрицали это, как будто оно было бы их единственное существование – неожиданно встретившийся ощущаемый стол был такой же реальный как и научный.
Мы могли бы также, возможно, расширить подход Патнэма к трактовке обсуждаемого предмета, имеющего отношение к этой философской теме – культурная роль прагматизма. Это мог бы быть тот случай, когда великие прагматисты, и Дьюи среди них, имели существенное влияние на эту культуру, потому что у них есть два ряда уместных верований, которые влияют на людей. С одной стороны, они защищали общепринятые философские верования об истине и знании, которые люди считают ободряющими и поучительными и также защищали верования об определенных социальных институтах и мероприятий. Я знаю, или возможно более осторожно, полагаю, что многие, бывшие поклонниками защиты Дьюи либерализма и демократии, не соглашались с его прагматизмом, и они не были непоследовательны; уместные положения независимы. Не существует квинтэссенции прагматизма. Я не буду давать отрицательную оценку социальной роли, которую играют некоторые современные прагматисты, или современному положению дел в либерализме, прагматике или наоборот. Но я скажу, что многие, кому приклеивают ярлык ирреалистов сегодня, критикуют объективную реальность и подтвержденные суждения, а Дьюи не делал этого. Потерянным также является оптимизм Дьюи о возможностях реализации наших идеалов.
Патнэм должен сказать много интересных вещей о взаимосвязи между его и джеймсовом взглядах на перцепцию и традиционных спорных вопросах о скептицизме и фундаментализме. Он пишет: «Преимущество прагматизма перед традиционной «фундаменталистской» эпистемологией, по мнению Джеймса, является то, что метод, при помощи которого философы – прагматисты удовлетворяют скептические сомнения, есть метод, в котором сомнения удовлетворяются на практике, обращаясь, которая действительно применяется в нашей жизни. Если я думаю, что то, что я вижу, может быть иллюзией, я могу дотронуться до этого, или посмотреть на это с различных позиций, или попросить взглянуть других людей. По мнению Джеймса, не существует два ряда критериев для обозначения «реального» - критерий здравого смысла и философский критерий». Но здесь, я думаю, Хилари Патнэм вводит в заблуждение; в этих случаях не подразумевается скептическое сомнение. Давайте скажем, что я сижу дома и думаю, что я слышу шум, но я не уверен, не является ли это «шумом в голове» или реальная пожарная машина проезжает мимо и я ее слышу, и я выхожу и смотрю и вижу пожарную машину. У меня нет скептических сомнений. Я убежден, что существует внешний мир, и что я могу приобретать о нем знания, и это потому, что я не имею скептических сомнений о том, что я действую, иду к окну и понимаю, могу ли я находиться под временной иллюзией или нет. Но возможно мы можем попытаться воздействовать на скептические сомнения в обычной жизни и защитить прагматизм на том основании, что он будет рассматривать скептические сомнения таким образом, как они бы рассматривались, если бы ставились в обычной жизни. Возможно, но я не уверен. Вы подходите к парню и говорите: «Может быть, ты не существуешь». «Откуда ты знаешь, что я существую?» «Откуда ты знаешь, что ты не спишь?» Я не знаю, что он ответит; может быть «Иди к черту!» В обычной жизни мы часто отвергаем скептические сомнения как бессмысленные, но все еще можем быть ими заинтригованы.
Но намерение Патнэма, исправленное, может все еще придерживаться определенной позиции. Прагматизм может сходиться во взглядах с нашей когнитивной практикой – когда мы думаем, что исследование уместно, когда мы отвергаем требования подтверждения, и когда нам кажется, что мы имеем подтверждения без соответствия поиска достоверности. Не совсем, так как прагматисты часто критикуют членов своего культурного сообщества за защиту дуализма между реальными действительностями и ценностными сущностями, а не за то, что они не настолько открыты экспериментированию над ценностями и обязательствами, как они были, по видимому, открыты экспериментированию над реальными действительностями. Нас бы сбило с пути сравнение Дьюи и Джеймса по этим спорным вопросам и рассмотрение связи между обязательствами Дьюи перед демократией и его обязательства перед экспериментированием.
Патнэм и многие другие определяют прагматизм как теорию исследования, как метод, имеющий дело с сомнением – скептическим или нет – без апеллирования к достоверности. Он добавляет, что прагматизм может быть сравним с реализмом. Действительно, он должен идти еще дальше: если реализм является истинным, прагматизм, если приемлем, должен быть сравним с реализмом, особенно, если прагматизм и реализм имеют дело с разными вопросами и проблемами. Прагматист хочет рассказать нам о том, как подтвердить притязания на постигаемый мир, если такое подтверждение требуется без требования достоверности. Реалист, который продолжает линию Джеймса о перцепции, хочет сказать нам об онтологическом статусе постигаемых объектов. Но эта история не совсем законченная. Были значимые философы, такие как К.И.Льюис, которые не были прагматистами в том смысле, о котором мы говорили выше, они не соглашались с прагматическими принципами, которые были рассмотрены нами – К.И.Льюис апеллировал к достоверности, но все равно рассматривался как прагматист. Это бы нас не удивило, тем не менее, мы видели ранее, что тот, кто рассматривается прагматистом, рассматривается так потому, что согласен с определенными учениями, называемые прагматическими и не обязательно с другими. У К.И.Льюиса была прагматическая теория об a priori и это была одна из причин, по которой он считался прагматистом; снова, всякий может согласиться с некоторыми прагматическими принципами и не согласиться с другими. Возвращаясь к Патнэму, важным вопросом является то, как мы увидим, что его версия прямой перцепции исключила бы, я думаю, теорию Льюиса как приемлемую.
Некоторые прагматисты были также натуралистами; они пытались развить натуралистический подход к перцепции, тот, который представлял бы нас действующими и взаимодействующими с природой, в связи с этим становящимися достоверно постигающими и знающими, что мы постигаем. Такая, только что указанная, прагматическая позиция может быть развита разными способами; я вернусь позже к прагматизму и К.И.Льюису.
Обратите внимание, что Патнэм не исключает аргументы или, более осторожно, все разговоры о непрямой перцепции(1). Некоторые философы говорят о непрямо постигаемом х или, по крайней мере, непрямо постигаемом х постигая у, где х нетождественен у. Таким образом, мы не прямо видим этот автомобиль, если мы видим его, видя его дверь или, если хотите, его сторону. И, конечно, прямой и непрямой перцепцией мы получаем знания об этом автомобиле. Патнэм хочет подчеркнуть именно общественную доступность этих объектов. Что он хочет отрицать, так это то, что в перцепции мы получаем впечатления, которые могут рассматриваться как ментальные, и исходя из характера наших ментальных впечатлений, мы делаем вывод о том, как вещи существуют во внешнем мире. И мы отрицаем, что существуют впечатления, которые представляют вещи во внешнем мире и стоят на пути нашего прямого постижения вещей во внешнем мире. Я назову один из вариантов такой позиции позже. По моему мнению, он правильно оказывает честь Джеймсу за опровержение определенных философских взглядов о ментальности и опытности; это подтверждало подход к перцепции, который Патнэм хочет оставить. Он добавляет несколько ставящих в тупик своих собственных доводов, чтобы охладить пыл тех, кто требует, чтобы мы должны быть только в каузальном контакте, а не нормативно или прямо относились к вещам или состояниям дел. Патнэм развивает эти взгляды подробно в своих разъясняющих лекциях о Дьюи. Но как Куайн напомнил нам, положение человечества является юмовским: при помощи прямой перцепции я вижу, как вещи ведут себя, но будут ли они продолжать так вести себя, спросит скептик. Я не знаю, хочет ли Патнем исключить этот вопрос как неуместный. И если вещи начнут изменяться одним образом, а затем другим, будем ли мы продолжать говорить о постижении их?
Если мы примем общий подход Патнэма, требуется некоторое пояснение и некоторые проблемы должны рассматриваться, особенно в отношении подхода Джеймса к прямой перцепции. Это из-за их прямой доступности мы позволяем себе говорить о «небе», «дырках в бубликах», «тенях» - не просто «вещах», таких как столы и стулья. Вопросы могут быть поставлены об онтологическом статусе этих объектов, которые не могут решаться апеллированием к нашему обычному рассуждению о них. Определенные вопросы могут ставиться о сущности открыто достижимых свойств, например, цвета. По утверждению некоторых, цвет является характерным свойством; сказать, что автомобиль синий, значит сказать, что у автомобиля имеется способность производить впечатления или восприятия или, как иногда говорится, производить характерные особенности, где характерные особенности – ощущаемые свойства зрительного впечатления. Существует много вопросов о характерных особенностях, некоторые из которых будут подняты, когда я вернусь к К.И.Льюису. Заметьте далее, что иллюзии могут, в некотором смысле, быть открытыми. Мы все можем видеть линии как неровные, даже хотя мы знаем, что они ровные. Многие философы, кажется, полагают, что даже в случаях с иллюзией мы визуально постигаем что-то, тезис, которому Патнэм не симпатизирует. Он предполагает, я думаю, интенциональное понимание перцептуального состояния. Если А верит в то, что существуют приведения, из этого не следует, что приведения существуют; если воспринимаемые чувствами состояния показывают, что линия кривая, из этого не следует, что эти линии кривые или существуют принимаемые во внимание кривоподобные отдельные реальности. Патнэм, конечно, допустил бы возможно, что психологи могут предложить нам интересное объяснение иллюзий, но я думаю, добавил бы, что психологические объяснения не ответят сами по себе на определенные метафизические или онтологические спорные вопросы или, если хотите, вопросы о натурализме и физикализме. Патнэм критикует явно физикалистские позиции, например те, которые отождествляют восприятия с состояниями мозга. Его позитивной точкой зрения является мысль, что перцепция вытекает из физических процессов, подразумевая, я полагаю, что перцептуальные состояния сильно зависят от физических свойств, но не тождественны им. Патнэм был бы первым, признавшим, что это только набросок, что существует много восприятий, вытекающих из чего – либо, которые сейчас обсуждаются в литературе. Только честно будет добавить, что многие из этих дискуссий многим обязаны его вкладу в наше понимание природы ментальных состояний.
Прагматизм был определен как метод исследования, и сравнимый с эмпирицизмом или, по крайней мере, с одной его версией, но существуют некоторые философы, которые думают, что что-то не так с эмпирицизмом в этой версии и значимостью его роли, которую перцептуальное впечатление играет в нашей жизни(2). Это также тот случай, когда прагматизм рассматривается в качестве разновидности эмпирицизма. Современные эмпирицисты, или некоторые из них, кажется, ссылаются на впечатление, или перцептуальное впечатление, обеспечивающее нас основанием для веры и заканчивающемся важностью впечатления, которое может рассматриваться только как являющееся причиной, но не подтверждающее верование. Основания для этих оценок были бы очевидны. Эмпирицизм относился к множеству этих положений и критика, прямо ссылающаяся на них, обращалась бы на эмпирицизм в некоторых из этих смыслов, а не в других, что могло бы быть основанием для критики на других основаниях (обратите внимание на ссылки Патнэма на ассоциативную психологию).
Один из вариантов такой критики – что он не в состоянии обеспечить адекватной оценкой верования о непосредственном и воспринимаемом впечатлении и их когнитивной роли – применяется Патнэмом, как я понимаю его, к одной из версий эмпирицизма, на которую я ссылался раньше и которую я обозначил «сложный эпистемологический эмпирицизм»(3). В соответствии со сложным эпистемологическим эмпирицизмом – тезис, безусловно относящийся к картезианизму и картине разума, критикуемой Патнэмом – наши верования о столах, стульях, камнях и так далее должны в конечном итоге быть подтверждены нашими верованиями о наших воспринимаемыми чувствами состояниях, верованиях, которые умозрительно и эпистемологически более существенные, чем верования о столах и стульях(4). Эти воспринимаемые чувствами состояния могут быть вызваны физическими объектами и взаимодействиями с ними, но они могли бы произойти, даже если бы они не были такие обоснованные. Становясь осведомленными об этих воспринимаемых чувствами состояний, мы приобретаем максимально подтвержденные верования, которые могут применяться для подтверждения верований о столах, стульях, камнях и так далее. Уместные верования могут быть определены разными способами: в качестве верований об объектах чувственного осознания, восприятия, чувственных данных, о которых мы осведомлены или можем быть осведомлены,(5) о том как вещи представляются нам, о цветных пространствах. Так как существуют различные способы определения уместных верований, существуют разнообразные версии сложного эпистемологического эмпирицизма. Все из них и их ограниченные версии критикуются Патнэмом по разным причинам , некоторые из которых были представлены Джеймсом, а другие – Остином(6). Они являются совпадением взглядов на перцепцию, подтверждением; они постулируют сложные для понимания действия или состояния того типа, который мы только что рассматривали, например, объекты чувственного осознания, восприятия.
Не удивительно, что Патнэм критикует таких философов как К.И.Льюис, который ссылается на понятие свойства как основы для наших эмпирических верований; обратите внимание на подчеркивание понятия свойства. Я полагаю, с некоторыми сомнениями, что Патнэму не нужно отрицать существование свойств, а только утверждать, что тщетно обращаться к ним, до тех пор, пока такое обращение не будет сопровождаться теорией, которая признает наши знания свойств, и никакая теория не приемлема для него, до тех пор, пока такое знание понимается как производное из нашего знания об общедоступных объектах и их свойствах(7). Но не таков был случай, как я это понимаю, с позицией Льюиса. Я опускаю вопросы о данности и подробных причинах достоверности, которые играют важную роль в теории Льюиса.
Многие прагматисты обращались к исследованию, чтобы рассказать нам о сущности мира и, наоборот, использовать их знания о сущности или о мире, чтобы рассказать нам о перцепции и сущности постигаемых объектов. По этим вопросам, некоторые прагматисты могут характеризоваться как натуралисты. Я указывал, что они могут расцениваться как полагающие, что воспринимаемый стол следует за материальным. Я теперь добавлю, что они могут рассматриваться как, безусловно полагающие, что перцепция следует за физическими процессами. Следовательно, по этим вопросам, позиция Патнэма, и позиция некоторых и великих прагматистов, может совпадать. Я не знаю, требует ли версия версий прагматизма, разработанная Дьюи и другими прагматистами, согласиться с некоторыми моментами критики Патнэмом некоторых версий натурализма, т.е. его критика попытки превратить семантические действия в несемантические. Суждение, образованное посредством обращения, является верным для прагматизма, и здесь я парафразирую Фодора(8), когда он рассматривается союзником тех, кто выступает против теорий, которые пытаются объяснить поведение, обращаясь к ментальным состояниям, которые имеют характерные свойства или являются представителями мира и также играют каузальную роль. Я не знаю, выступает ли Патнэм против таких теорий в принципе или только против каких-то определенных версий и то же самое верно для Дьюи. Дебаты между Патнэмом и поклонниками ментальных изображений будут, я уверен, продолжаться и когда они будут происходить, будут споры о толковании, превращении, последствии – споры о вопросах, которые уже сыграли, как мы видим, важную роль в работах Патнэма.
Прагматические натуралисты не только занимаются теорией действия, но также представляют теорию о том, как мы должны действовать. Они считают, что жизнь, проживаемая в соответствии с натуралистическими принципами, может быть богатой и значимой. Они также утверждают, что наука, правильно используемая, может обогатить наши жизни и следовательно они не были постмодернистами, по крайней мере в одном из смыслов последней фразы. Хилари Патнэм также занимается этими вопросами своим собственным отличительным методом, и в этом отношении или в другом, он обогатил наши жизни. Я знаю, он обогатил мою, и я хочу поблагодарить его за это.
Примечания
1. Роберт Шварц в своей бросающей свет на проблему статье «Прямая перцепция» (Philosophical psychology 9[1], 1996, pp.81-91), критически рассматривает употребление «прямой перцепции» многими психологами и их пояснительную теорию или теории прямой перцепции в их смысле.
2. Эти спорные вопросы обсуждали по-разному Рорти, Дэвидсон, МакДауэлл и Куайн.
3. Сложный эпистемологический эмпирицизм является теорией подтверждения, не пояснительной теорией такого рода, наиболее сильно критикуемой Хомским. Сложный эпистемологичский эмпирицизм – первоначальная теория об эмпирическом веровании. Эмпирицизм об эмпирическом знании сравним с разными неэмпирическими теориями и другими видами знания, например, математическим знанием.
4. См. Джон У. Иолтон, Перцепция и реальность: история от Декарта до Канта (Ithaca: Cornell university Press, 1996), по дискуссии о Декарте, картезианизму и также многим другим спорным вопросам.
5. Более полная трактовка провела бы различия между теориями о чувственных данных, некоторые из которых имеют сбивающие с толку онтологические обязательства и была бы отделена от подхода, который мы здесь рассматриваем.
6. Ограниченные версии держали бы себя в определенных пределах в отношении вопросов подтверждения и могли бы закончиться, будучи редукционистскими о физических объектах. В таких версиях эмпирицизма вопросы о причинности не ставятся на обсуждение с самого начала, если ставятся вообще.
7. Я обязан статье Фредерика Дретске «Ощущаемый экстернализм или Если значения находятся не в голове, где находятся качества» в Перцепция, «Философские вопросы», 7 (Atascadero, CA: Ridgeview Publishing, 1996), C. 143-58. Противоположный взгляд см. статью Гилберта Хармана «Объяснение цвета в терминах субъективного впечатления», там же, С.1-17. См. также Роберто Касати и Ахилле К. Варзи Дырки и другие поверхностности (Cambridge: MIT Press, 1994), особенно С.158-87.
8. См. Джерри А.Фодор Вяз и эксперт (Cambridge: MIT Press,1994), С.88. Он пишет: «Вы все еще могли бы рассудительно удивиться, что могло бы быть, возможно, отличительной чертой поведения, которое вызвано изображениями мира. Это, на мой взгляд, совершенно серьезный вопрос; вспомните, что рефлексологисты, прагматисты, прямые реалисты и хайдеггерианцы все думали, что успех поведения может быть объяснен без принятия во внимание, что оно обусловлено представлениями». Фодор заявляет, «Так как это – сущность ментальных представлений, то они сталкиваются с двумя состояниями одновременно: они связываются с миром, представляя его, в общем, достоверно; и они связываются с поведением, будучи его самым типичным основанием»(83).
Личные качества
Целеустремленность, ответственность, работоспособность.